Большая война идет уже практически три года и прифронтовые территории Украины постепенно превращаются в одну сплошную выжженную землю. На ней кое-где еще стоят города – они живут, открывают кофейни и зажигают новогодние гирлянды вдоль расстрелянных улиц. Остаток местных в городах Донецкой области разбавляет большое количество военнослужащих. Для них город в 10 км от зоны боевых действий – спокойная территория.
Часть этих военных служат к подразделениям Министерства внутренних дел, среди них – и полицейские. Сегодня их около 10 тысяч и они служат вместе с военными на линии фронта. Периодически он собирает совещания – заслушивает доклады командования по оперативной обстановке, планам врага, действиям наших бойцов. Общается с полицейскими и военнослужащими, награждает их государственными и ведомственными наградами.
Редакция РБК-Украина несколько месяцев просила МВД о возможности взять интервью у Клименко. В итоге журналистам предложили съездить с ним на прифронтовую территорию. За полдня мы успели побывать в Харьковской и Донецкой областях, поговорить с военными, эвакуационной группой "Белый ангел" и, собственно, с самим министром.
"Полиция воюет в самом аду"
Дорога от Киева до Харькова – одна из лучших трасс в стране, поэтому момент, когда ты оказываешься в одном из прифронтовых городов (название писать запрещено в целях безопасности – ред.), особенно контрастирует с ощущениями в блестящим областным центром. Несмотря на то, что и его регулярно обстреливают, Харьков, кажется, вообще не останавливается. Здесь же все не так.
Одна часть города старается жить, но ей очевидно тяжело – вдоль улиц большинство дверей к нотариусам, салонам красоты и ювелирным закрыты грязно-белыми роллетами и заколочены досками. На их фоне особенно жизнеутверждающе выглядит большая, местами примятая елка, которую местные вытащили на середину улицы и украсили бумажным конфетти.
Другая часть города мрачная и почти заброшенная. На ней фактически не осталось целых домов, только груды бетона и арматуры. Россияне принялись обстреливать город уже после деоккупации, как и Херсон, будто обидевшись, что люди были рады от них избавиться.
Мы заезжаем в место, где нас ожидают нацгвардейцы и пограничники, в частности, бойцы Краматорского пограничного отряда "Форпост". Мужчины в форме стоят в подвальном помещении и ждут, когда к ним зайдет Игорь Клименко. Они тихо переговариваются между собой и шутят, а потом видят камеры и немного приосаниваются, принимая серьезный вид.
Один из военных – молодой нацгвардеец с позывным "Кощей" соглашается дать комментарий. Он пошел на войну 28 февраля 2022 года, потому что "хочу или не хочу – надо собираться". "Кощей" выглядит усталым и сонным, потому что только вернулся с линии фронта. На вопрос о том, перестали ли его удивлять действия россиян, он морщит лоб.
– Честно, я уже успел перестать удивляться, у них в голове такая каша, они все что угодно могут учудить.У них как всегда империализм – чем больше территорий отхапать – тем лучше, а потом угробить их. Ну как у них в принципе и выходит.
Клименко заходит к военным и звучит команда "Струнко". После небольшой речи мужчины подходят к министру, принимают награду и говорят "Служу українському народові". Фраза звучит на разных интонациях и разными голосами, но неизменно вызывает слезы. На улице у нас есть первая возможность задать Клименко пару вопросов.
– А как вы думаете, какая у россиян цель? Они, похоже, не хотят ни за какой стол переговоров садиться.
– Россияне максимально хотят продвинуться, максимально нас уничтожить. Если они не могут сломать дух наших бойцов, они ломают дух наших граждан. И сегодняшние обстрелы ракетами разных типов показывают их намерения. Сегодня противник использовал ракеты с кассетными боеприпасами, это усложнило ликвидацию обстрелов. Было еще темно на улице, мы запускали наших саперов сначала, а потом уже ГСЧС.
Мы двигаемся дальше. В Украине процесс мобилизации проходит откровенно не очень удачно. Об этом очень красноречиво говорит шквал критики в адрес как сотрудников территориальных центров комплектования, так и самих полицейских, которые ходят по "рейдам" вместе с ними. Отсюда у людей периодически возникает претензия к правоохранителям – почему они сами не на фронте, если призывают других?
– Сколько полиции на фронте и что вы можете ответить людям, которые говорят о том, что вся полиция должна быть в зоне боевых действий?
– Вы сегодня могли убедиться, что у нас на линии боевого столкновения находятся подразделения Национальной гвардии, пограничники и Национальная полиция. Сегодня были два командира подразделений именно НПУ, подразделения, которые уже несколько месяцев находятся непосредственно в самом аду в Силах обороны. Это и наши специальные подразделения, и Лють, и сведенные подразделения, которые воюют совместно с Нацгвардией. Это тысячи полицейских.
– Сколько в процентном соотношении?
– 10%. Около 10 тысяч полицейских – это комбатанты, которые находятся на линии фронта.
– А больше можно?
– 25 тысяч у нас находятся постоянно в зоне боевых действий. Мы занимаемся эвакуацией людей, занимаемся работой на блокпостах. Большой спектр работ вне полицейской деятельности. 40-45 тысяч постоянно находятся в зоне боевых действий и прифронтовых регионах. И мы говорим про пограничье, где находится Государственная пограничная служба и подразделения полиции.
У нас максимальное количество людей задействовано, но хотел бы сказать, что в Нацполе из 100 тысяч 25% – это женщины. И 17% – это те люди, которые не достигли мобилизационного возраста. Вот теперь можно легко посчитать 45 тысяч, о которых я говорил, 25 тысяч женщины и 17% – это те, кто не достиг мобилизационного возраста. То есть, практически все силы Нацпола задействованы. Больше половины Нацгвардии задействованы к выполнению боевых заданий и половина Государственной пограничной службы задействована.
– А как вы думаете, почему люди так говорят? Что вся полиция должна пойти на фронт?
– Я думаю, что страх у некоторых людей, которые это говорят – не пойти на фронт или своих родных туда послать. Или это просто непонимание, что безопасность в государстве, которая у нас есть на сегодняшний день, она не будет сама по себе оставаться, когда в городах не будет полиции. С одной стороны, мы видим полицейского, но с другой – мы не видим огромную армию следователей, которые документируют тысячи преступлений, не видим тех, кто раскрывает преступления, чтобы людям жилось спокойнее.
Мы не говорим, что каждые сутки на службу заступает 6,5 тысяч людей на охрану и реагирование. А по требованию президента в сельской местности полицейский должен приехать не позже чем через 20 минут после совершения преступления, а в городе не больше 10 минут. Огромная страна, много людей, большое количество преступлений и система реагирования должна работать.
Если мы говорим о людях в зоне боевых действий, возле этих зон, мы понимаем, какая нагрузка на полицейского. Если раньше он должен был отдыхать 2-3 суток после наряда, то сейчас время значительно уменьшилось и на восстановление у него идет значительно меньше времени.
"ТЦК могут работать и без Нацпола"
Мы заезжаем в Донецкую область и становимся у одноименного стелы. Сюда в апреле 2014 года вошла армия России без опознавательных знаков как мошенники. Донбасс практически весь находится в российской оккупации уже больше десяти лет. Страшно подумать, что за это время там успели родиться дети и пойти в школу. Люди могли уже давно привыкнуть к тому, что их называют частью "молодых республик". Не принять – но привыкнуть.
– За этой стелой, через несколько десятков километров находятся люди, которые живут в оккупации уже больше 10 лет. Что нам надо делать, чтобы вернуть назад их умы?
– Мы уже об этом говорили тяжелее всего будет с детьми, которые родились во время оккупации, и эти дети уже в 4-5 класс пошли. И тут важно, чтобы государство свои ресурсы тратило не только на то, чтобы поменять программу и воспитание, но и доказать, что наша страна способна воспитать молодое поколения в соответствующих ценностях и наша страна может дать нашим людям больше – тем, кто находится сегодня в оккупации. Мы должны исходить из того, что это все – граждане Украины.
– Россия сейчас усиливает и ужесточает принудительную паспортизацию для наших граждан, находящихся в оккупации. Но у нашей власти как будто нет какой-то единой позиции по поводу того, как относиться к тем, кто берет паспорт РФ. Какая у вас позиция?
– Разные условия получения паспортов. Если мы говорим о коллаборантах, которые работали или хотели работать в органах власти оккупационных войск – это один вопрос. Другой – если люди остались из-за жизненных обстоятельств или по болезни, не успели выехать или несут ответственность за других людей. И тут четко надо разделять – кто нарушил присягу или Конституцию, а кто временно пребывал на этих территориях.
– А как их разделять? Когда мы начнем деоккупировать эти территории, как мы будем понимать намерения каждого человека?
– Во время деоккупации и фильтрационных мероприятий мы будем это устанавливать оперативным путем, тем более вся эта информация у нас есть. Мы снимаем информацию с этих территорий и с 2014 года, и с 2022. Мы знаем, кто на каких должностях был, а кто прислуживал оккупантам. Одно дело быть руководителем медучреждения, а другое, когда ты медсестра или хирург. Одно дело, когда ты учишь детей о истории Российской империи, а другое, когда преподаешь биологию или математику. Этот процесс будет требовать общего общественного консенсуса после деоккупации этих территорий.
Пока едем вдоль посеревших от копоти полей и выжженных пятачков, где еще недавно были деревья, видим несколько машин для разминирования. Они идут по полю чинно и громоздко, как большие животные, методично вспахивая черную землю. Возле одной из таких махин стоят мужчины в ярких жилетах и надписью "ГСЧС" на одежде. Один из них почти ласково протирает лопасти машины от земли и травы.
– Одна машина в день при условии хорошей погоды и не тяжелых грунтов может отработать до 2 гектар.
– Для городов они непригодны?
– Конечно, нет. Это для полевых дорог и полей. И первое, где мы их используем, это поля, чтобы их засадить. Это экономика, это аграрный бизнес. Очень важно – это ЛЭП. 10-12 метров мы берем, чтобы энергетики могли подъезжать. 12 тысяч км ЛЭП по Харьковской области, более трети мы уже проверили, чтобы их восстановили энергетики.
В Донецкой области мы также заезжаем в город, который нельзя называть. Но это в какой-то степени легендарный город. Хотя в нынешних условиях каждый населенный пункт в областях, где ведутся боевые действия, быстро становится известным.
Мы заходим в часть к военным одной из бригад. Все надземные этажи здания пустуют – жизнь разворачивается под землей, в разветвленной системе подвалов, стены которых закрыли листами спрессованных опилок для уюта и тепла. Министр здоровается с командирами бригад и заходит с ними на совещание в отдельную комнату.
Пока мы ждем, нам предлагают импровизированный стол – чай, бутерброды, фрукты и конфеты. "А вы думали, да? У нас тут вон как! Все есть", – говорит один из парней, гордо откусывая булку. От того, как он жмурится от удовольствия, и других – таких же спокойных, уставших и едящих, уже второй раз хочется заплакать.
Когда совещание заканчиваются, все командиры выходят к военным в импровизированный подвальный зал с кафедрой и флагом Украины, висящим на стене. Мужчины и женщины становятся в несколько шеренг и по очереди подходят к Клименко – министр награждает их званиями и медалями, а военные говорят, что служат народу Украины. Потом к Клименко подходим мы.
– Сейчас полицейские работают вместе с представителями ТЦК. А люди к сотрудникам ТЦК относятся довольно критично, потому что они, мягко скажем, не всегда гуманны. Но и полиции "прилетает". Один из таких случаев был на концерте "Океан Ельзи". В ТЦК якобы всю ответственность за этот инцидент перекладывают на полицию. Говорите ли вы с ними об этом и какая вообще у вас коммуникация?
– Мы работаем исключительно в рамках своих полномочий, мы охраняем публичный порядок. И несмотря на то, что у ТЦК есть все полномочия самим проверять документы граждан, они просят – это официальные запросы в Нацпол, чтобы мы сопровождали работников ТЦК.
– Зачем?
– Мы смотрим за соблюдением правопорядка и прав граждан. И эти одиночные случаи, которые все пытаются посмаковать, а потом эти же случаи освещают наши враги, делает вклад в "немобилизацию". И люди начинают довольно агрессивно реагировать. В некоторых случаях они правы – есть превышения полномочий с той или иной стороны, но это одиночные случаи. В последние недели этих случаев нет, работает военная служба правопорядка и военное командование, чтобы минимизировать такие случаи.
– А по-вашему, должна ли быть полиция с ТЦК или у нее есть дела поважнее?
– Вопрос риторический. Надо смотреть на каждый регион и на возможности каждого подразделения ТЦК в этих регионах выполнять свои функции. Но, я думаю, ТЦК могут это делать и без Нацпола, у них есть на это соответствующие права.
В то же время, наши граждане, которые считают, что их права как-то нарушаются, они также должны понимать, что у них есть конституционные обязанности. И это не должно обсуждаться. Потому что мы сначала ищем тех, кто должен пойти на фронт и кого должны мобилизовать, сидя дома или заграницей, говорим о своих правах, а об обязанностях мы забываем говорить. А эти обязанности четко прописаны в Конституции, к которой сами же граждане постоянно обращаются.
– Сколько оружия сейчас на руках у граждан и что мы должны с этим делать?
– Тяжело посчитать, сколько оружия у людей на руках. Даже если полмиллиона – это слишком много. Поэтому ВР приняла соответствующее решение по "трофейному оружию" и мы уже неделю как предложили людям и проводим информационную кампанию по декларированию оружия. Что это означает? Я получил какое-то оружие до войны или уже во время войны, я прихожу в орган полиции по месту проживания, оружие отмечают в базе и я с ним иду домой. По окончанию войны я должен оружие сдать за 90 дней.
– А как усложнится ситуация, когда с фронта вернутся военные, не все из них, мягко скажем, в нормальном психическом состоянии, и у них на руках оружие? Как будете регулировать правопорядок на улице?
– То оружие, которое задекларировано, оно будет сдано. Наши сотрудники работают над тем, чтобы то оружие, которое спрятано, будет изыматься. Я говорю про схроны. Пока идет война, государство должно сделать все, чтобы система медицинской реабилитации работала безукоризненно. Поэтому инициатива и президента и правительство по специфике работы медицинских учреждений была нацелена на работу с ветеранами, чтобы мы смогли реабилитировать каждого военного после войны.
Параллельно мы должны всех трудоустроить, дать учиться в учебных заведениях. Мы должны охватить их социальной опекой на уровне села и города. И когда органы власти, правоохранители и другие ведомства будут работать как одно целое, тогда мы можем минимизировать незаконное использование оружия.
– Мы уже видим отдельные случаи среди военных, когда они выходят в отпуск, в город по своим делам. Мы видим эти случаи, мы их периодически освещаем. Это тенденция или отдельные случаи?
– Это последствия любой жестокой войны. А война не может быть не жестокой. И когда мы это поймем, все граждане поймут, сколько сил потратило и государство и каждый отдельный военный, кто пошел в ВСУ, когда мы поймем свою ответственность за это, тогда мы сможем преодолеть последствия войны. Это не только восстановить страну, но и тех граждан, которые пострадали от этой войны – мужчин, женщин и детей.
Белые ангелы
Последняя наша локация – полицейское эвакуационное подразделение "Белый ангел". За время большой войны они уже успели стать известными. За камерой ребята говорят, что название "белые ангелы" не было их инициативой, и даже смеются от того, что "ну какие мы ангелы, посмотрите на нас". Впервые их так назвали дети, потому что по началу эвакуационные группы ездили на белых машинах скорой помощи. Дети решили довольно логично – раз машины белые, значит в них сидят ангелы. А потом кто-то сделал добровольцам такие шевроны.
– Люди часто прячут детей. Был случай в Авдеевке, когда мы приехали искать одного ребенка и случайно нашли двухмесячного ребенка, мать его прятала под лестницей, это было бомбоубежище в супермаркете. Просто случайно увидели ребенка, как она его там прячет, – рассказывает Дмитрий Соловей.
– Однажды приехали, не нашли одного ребенка, начали искать, и нашли тайник, он был под лестничным маршем. Было прорублено отверстие в стене. Там была мама с ребенком 14 лет и также мы нашли женщину, о которой даже не знали, у нее был ребенок трех лет. Она нас увидела и сказала, что никуда не поедет, – добавляет Геннадий Юдин.
В "ангелы" также заступили женщины-полицейские. Одна из них – Валерия Беленец, единственная, кто говорит, что не боится ездить на эвакуации под обстрелы. И по тому как она безразлично пожимает плечами и говорит "я привыкла", видно, что она не лукавит.
– А расскажите мне одну историю из Лимана, мне рассказали, но я не хочу спойлерить.
– А, да. Мы эвакуировали семью, на тот момент у девушки было двое детей, сейчас уже трое. Мы приехали на выезд, помогли с вещами, с игрушками. Заходили в зимний период года, мы ей предложили помощь в вещах, игрушках, она сказала, что помощь нужна. И какое-то время мы в к ним ездили, общались. Потом началась принудительная эвакуация, мы к ней приехали и сказали, что надо с детьми уезжать. Она все поняла, собрала детей, они выехали и попросили меня стать крестной мамой.
"Белых ангелов" тоже награждают – Клименко вручает им звания и черные кейсы с наградными "глоками". Мужчины, становясь обратно в шеренгу, рассматривают пистолеты с плохо скрываемым почти детским восхищением. После награждения мы можем задать министру несколько последних вопросов.
– Эвакуация – это сложно, как с этим справляются "белые ангелы"?
– Мы проходим каждый дом, каждую квартиру, мы работаем превентивно и не оставляем ни одну семью. Перед тем как проводить эвакуацию, мы узнаем, сколько осталось детей, людей, и передаем эту информацию, вместе с местной властью уже рассчитываем свои возможности. Но очень часто люди не хотят ехать. Но мы обязаны вывезти всех детей без исключения, мы не имеем права оставить ребенка на этой территории. Мы уговариваем. И очень часто наши сотрудники сталкиваются с непониманием, с нежеланием уезжать. Но большая часть людей, когда у них уже развален дом, хотят уехать.
– Многие не хотят отдавать детей, а по закону вы не можете их отбирать принудительно. Нужны ли в этом случае инструменты принуждения?
– Да. Детей мы должны вывозить на безопасную территорию. И это не должно быть предметом обсуждения. Оставляя детей, мы берем на себя также ответственность за то, что подвергаем их опасности.
Около четырех вечера мы выезжаем с Донецкой области. Стелы на горизонте уже почти не видно, здесь, кажется, темнеет еще раньше, чем обычно.
В последнее время, в связи с политическими событиями в США, среди союзников Украины все чаще звучат нарративы о том, что конец войны близок. Нужны переговоры, ведь любая война заканчивается дипломатическим путем, и этот путь должен начаться.
Так говорят партнеры Украины, убеждая в этом Киев, хотя настоящие противники мира сидят в Москве. Их солдаты метр за метром перемалывают украинские города, оставляя позади себя копоть и гарь. Сегодня на Западе говорят о мире, а украинские военные – добровольцы, мобилизованные, пограничники и полицейские, стараются этот мир приблизить. И пока, к сожалению, только военным путем.
